Это история о том, что если нам на самом деле не надо, мы и не делаем. Но уж если мы что-то делаем… То оно нам точно надо!
Приходит ко мне такой огромный человек, весьма немолодой, говорит, петь хочу. Хорошо, говорю я, давай познакомимся. То-сё. Вот, говорю, давай посмотрим, что у тебя есть, сделаем диагностику диапазона. Ты просто пой, а я тебе потом много интересного расскажу. Ладно, говорит. Играю распевку. Пою распевку. Ещё раз играю. Молчит.
— Так, — говорю, — ты же петь пришёл? Пой! — А, уже надо петь, да? Я же учиться пришёл, я не умею.
Тут я останавливаюсь в замешательстве. Ничего, говорю, диагностика же. Как получается, главное — давай голос. Посмотрим, что есть.
Снова играю распевку. Снова тишина.
"Смотри", говорю, "я играю распевку, а ты её повторяешь голосом. Распевка — проще не придумаешь, три ноты вверх, две вниз. Погнали!"
И с третьего раза моя махина выдаёт мне немножечко звука. Ну так, совсем немножко. Звук — размером с хрупкую бабушку 102 лет. Весьма точно, кстати, попадая в ноты.
"Так", говорю, "прекрасно, давай дальше в том же духе" — мне становится интересно, чем это закончится. Диапазон у моей "бабушки" внушительный, 2,5 октавы, причём человек даже не успевает заметить, как переходит в фальцет. А разговаривает, между тем, голосом нормального такого неповоротливого медведя — в полном соответствии с конституцией.
"А погромче", говорю, "можешь?" Ну, махина моя мнётся, заставляет себя уговаривать. "Не получится", говорит, да и страшно. Но меня на мякине не проведёшь, и после долгих переговоров он выдаёт звук взлетающего реактивного самолёта, совершенно неуправляемый и дикий. Меня напугать чем-то трудно, но сам клиент кажется не на шутку растерянным. "Ну вот", говорит, "я же говорил — не получится." И странное дело, в этот момент у него опускаются плечи, сникает взгляд и всё тело как будто становится таким… желеобразным, как холодец.
Надо ли говорить, что любой звук большого размера так не делается, а это значит, что 3 секунды назад я видела перед собой совершенно иное зрелище — из костей, мышц и кожи, а не эту вот амёбу.
"А как тебе комфортно?", говорю. Махина мнётся, видимо, не понимая смысла моих слов и снова поёт бабушкиным голосом. Забавно, при этом вся фигура его как бы пытается уместиться в гипотетическую бабушку — представьте, как если бы вы огромного плюшевого мишку пытались запихнуть в морозилку. Получается не очень.
"Гм", говорю, "руками размахивать можешь?"
"Ой, ну, неудобно же" — ещё больше сжимается мой плюшевый мишка.
"Ну почему неудобно, педагог же просит! Если такое упражнение, значит, надо делать" — пытаюсь я проехаться на авторитете учителя.
Махина пытается развести руки, очень робко, больше чем на 30 см от туловища оторвать не удаётся. При этом ему кажется, что он уже разбил всю посуду и цветочные горшки, и даже в соседнем классе. Звучать, конечно, при этом не получается.
При этом я явно вижу, что весь процесс ему доставляет муку, моя амёба счастлива, что время урока закончилось, но меня — как человека, который его мучает, он готов превозносить, соглашаться, что так и должно быть и, по-видимому, ходить будет долго.
Мне хочется взвыть.
"Дорогой", говорю, "а кто тебя воспитывал?" Кто бы вы думали? Бинго: бабушка.
Домашнее задание, говорю. Принеси мне то, что любил в детстве петь сам и то, что тебе любила петь бабушка. И заодно принеси всё, что тебе самому сейчас нравится слушать.
Да, в следующий раз мы вообще разговаривали и слушали. Оказывается, с родителями была длинная запутанная история, в результате которой огромный в любом возрасте молодой мишка был сдан бабушке, которая оторвалась на нём в плане строгого воспитания, сделав довольно затюканной и неуверенной в каждом движении амёбой. А ему самому нравится Раммштайн. Но принёс он мне в качестве того, что хочется петь, бабушкин "По диким степям Забайкалья", скрипучим голосом и с диковатыми подвываниями.
В общем, дальше было долго и интересно. Клиент был готов мучаться и не был готов кайфовать и расслабляться. Эх, была бы я строгим педагогом с пенсне и хрустящими пальцами… Явно по ошибке ко мне попал! Зато, когда у него начали получаться первые — мимоватые, но его собственные звуки, он был готов расцеловать весь мир. Потом я его отправила на спорт, советуя выбрать пожёстче. Потом он научился варьировать громкость (а до этого было два состояния: реактивный самолёт / скрипучая бабушка). Потом хотел поступать в Консерваторию (!), но вовремя одумался. В итоге нашёл своё счастье в фольклорном ансамбле, где все девчонки в него почти влюблённые, а он просто добрый.
А я всё это время смотрю, как у него распрямляется спина и… как будто у амёбы вырастают кости, свои, собственные. Как известно из Гарри Поттера, кости растить — трудное дело, да и не очень удобное для окружающих. Зато в морозилку больше не засунешь
